Почти ничего из крика водителя я не понимала. Но главную суть уловила — за проезд следовало заплатить ему, поэтому вход через первую дверь. Немного успокоившись, я извинилась и, как умела, объяснила водителю, что еду в автобусе первый раз.
КАРТИНКИ ИЗРАИЛЯ
В АВТОБУСЕ
В маленьком Израиле много автобусных маршрутов. Автобусы большие, удобные, с огромными стёклами, двумя салонами, пятью дверьми, кондиционерами. Едут точно по расписанию (если им не мешают). О времени прибытия на остановку можно узнать по смартфону. По радио объявляются названия остановок.
Провинциалам из больших городов СССР такое в диковинку. В Одессе, откуда я приехала, городской транспорт состоял только из трамваев и троллейбусов, где в конце салона сидел кондуктор, объявляющий остановки (если хотел). Он брал деньги за проезд и давал билетики (если протягивали руку). Он же обнаруживал «зайцев», не желающих платить 3-4 копейки, и «грамотно» ругался во весь голос, чтобы всем было хорошо слышно. Значит, проезд проходил нормально. Из-за отсутствия точного расписания движения транспорта вопрос «ждать или не ждать» был более актуальным, чем «быть или не быть».
***
На третий день приезда в Израиль после успешной аренды квартиры возникла необходимость посетить мисрат клита(министерство абсорбции): оформить документы на много чего. Я узнала адрес, номер автобуса и пошла на остановку. Ждать долго не пришлось. Подошёл автобус, распахнулись все двойные двери. По многолетней привычке я сразу поспешила к последней двери, где должен был сидеть кондуктор, получающий деньги за проезд и выдающий билетики. Быстро заскочив на площадку, перевела дыхание, осмотрелась. Кондуктора не увидела и направилась по пустому проходу вперёд. На меня странно посмотрели несколько человек.
Водитель, закрыв все двери, вдруг выскочил мне навстречу. Сердито глядя на меня, он громко что-то кричал и размахивал руками. Я в ужасе замерла. Что я нарушила? Какое преступление совершила? Почему все пассажиры тоже чем-то недовольны и что-то говорят в мой адрес? Я не террористка, у меня в руках маленькая сумочка и больше ничего нет.
— Подойди к шоферу сама, — сказала женщина, рядом с которой я стояла. — Проезд не бесплатный.
Почти ничего из крика водителя я не понимала. Но главную суть уловила — за проезд следовало заплатить ему, поэтому вход через первую дверь. Немного успокоившись, я извинилась и, как умела, объяснила водителю, что еду в автобусе первый раз.
Он тоже смутился и даже улыбнулся, выдавая проездной билет.
Получив, наконец, билет, я снова пошла по салону.
— Входить через заднюю дверь будешь у себя в России, — насмешливо сказала на иврите сидевшая у окна женщина. На втором сидении рядом с ней лежала сумка.
Я замедлила шаг:
— Да, в России нужно входить через заднюю дверь, потому что там сидит женщина с билетами. Но я в Израиле всего три дня, и мне, конечно, надо теперь научиться жить по-другому.
Тогда она забрала сумку себе на колени, хлопнула ладонью по сидению — «садись» — и громко крикнула на весь автобус:
— Шофер! Ты слышишь, шофер! Умерь свой пыл, она совсем новый олим.
Я села на предложенное место.
— Где ты раньше жила? Откуда знаешь иврит?
— Приехала из Украины, из Одессы. Там в Еврейском центре есть курсы, но я пока плохо говорю и ещё хуже понимаю.
— Ничего, — ободряюще улыбнулась моя соседка, — всё у тебя здесь будет хорошо. Куда ты едешь?
Я ответила.
— Ладно, я тоже выхожу на нужной тебе остановке.
Из автобуса мы вышли вместе. Я хотела попрощаться, но моя попутчица оглядела меня внимательно и сказала:
— Лучше я провожу тебя, а то ты опять войдёшь не в ту дверь.
***
Был у меня и такой случай. После оформления арноны (земельного налога) я вышла из ирии (муниципалитета) и растерялась, так как не смогла вспомнить, в какую сторону следует идти, чтобы сесть в автобус и приехать домой. Я побрела по незнакомым улицам и окончательно заблудилась. Днём на тихих улицах, где нет магазинов, людей не было.
Вдруг мне повезло. Навстречу шли несколько мальчиков лет двенадцати-тринадцати. Я спросила у них дорогу к ближайшей остановке нужного мне автобуса. Они заговорили все вместе, торопясь, куда-то показывая руками, перебивая друг друга. Я ещё недостаточно хорошо знала язык, а ребята говорили так быстро, что я их не понимала. Видя моё волнение, один из мальчиков сказал:
— Идём, мы покажем тебе, где остановка. Это недалеко.
Все они дружно повернулись, и мы вместе пошли какой-то дорогой между домами. Ребята остались со мной ждать автобус. Когда подъехал нужный мне номер, провожатый вошёл вместе со мной, показал рукой на первое сиденье.
— Садись, мама, — и обратился к водителю. — Смотри, мама плохо знает улицы. Ты скажи, где ей нужно выйти.
Затем повернулся ко мне и сказал:
— Всё будет беседер!
Помахал мне рукой, когда дверь закрылась, и автобус тронулся с места.
— Это твой сын? — спросила женщина, сидящая рядом.
— Нет, он только показал, как найти остановку. Какой добрый, умный мальчик.
— Думаю, мой сын поступил бы так же. Это ведь Израиль!
***
Однажды, возвращаясь домой после посещения клуба, я с мужем зашла в автобус. Вечерело. В салоне не было свободных мест. Мы остановились на средней площадке. На ближайших креслах сидели два мальчика. Один — лет четырнадцати-пятнадцати, второй — десяти-одиннадцати. Старший поднялся, уступая мне место:
— Садись, мама.
Я немного растерялась от такой неожиданной вежливости подростка, поблагодарила с улыбкой и села. Младший тоже стал подниматься с места, приговаривая:
— Папа, садись.
Муж ласково, но настойчиво усадил парнишку на место:
— Спасибо, сиди, сынок.
— Почему папа не хочет сидеть? — удивлённо спросил мой сосед.
— Потому что папа джентльмен, — разъяснила я. — Джентльмен всегда уступает место женщинам, старикам и детям.
Мальчик посмотрел на меня и очень серьёзно сказал:
— Когда я вырасту, обязательно буду джентльменом.
***
Я ехала в автобусе. На одной из остановок через среднюю дверь вошла молодая женщина с детской коляской, которую кто-то из пассажиров помог внести в салон. Возле меня было свободное удобное место, где коляска не мешала проходу.
Мама малыша — необыкновенно красивая эфиопка. Белая блузка подчёркивала нежный шоколадный цвет кожи, волна чёрных волос свободно падала на плечи, обрамляла лицо с безукоризненно правильными чертами.
В коляске сидел куклёнок — четыре зубика в улыбающимся ротике, ямочки на щечках.
— Сколько ему? — спросила я у очаровательной мамы.
— Десять месяцев.
Как будто сообразив, что разговор идёт о нём, ребёнок протянул мне ручки.
— Можно?
Она кивнула мне головой. Я посадила его себе на колени, и началось у нас веселье. Пришлось срочно вспоминать детский репертуар: «ладушки», «сорока-ворона», «гоп-топ лошадка» и прочие присказки. Малыш весело подпрыгивал, хлопал ладошками, громко смеялся.
Люди в автобусе улыбались. Мальчик нашёл себе бабушку.
— Ты ему песенки поёшь на русском?
— Да, я приехала в Израиль из Одессы. Это Украина.
— А я знаю немного украинский. Наша бабушка тоже из Украины. Но это не родная бабушка. Так случилось. У меня есть ещё один сын, которому уже четыре года. Вот, когда он был совсем маленьким, нам очень помогла гостья наших соседей. Эта немолодая одинокая женщина приехала из Украины. Она оказалась такой доброй, ласковой, и в стольких делах нам успевала помочь, что муж и я попросили её остаться здесь у нас в Израиле. Мы побегали по разным местам, подписали кучу нужных бумажек, и она осталась нам и детям любимой бабушкой. Наш старший уже может балакать на украинском, и даже я с мужем знаем несколько фраз. А бабушка осваивает у нас иврит.
— Как зовут вашего сыночка?
— Итай, но бабушка его зовёт «Итайчик-зайчик». Скоро наша остановка.
Забрав у меня недовольного зайчика и выходя из автобуса, она сказала:
— Хай щастыть!
У СТЕНЫ
Наши соседи новые олимы Лиля и Миля по приглашению Министерства абсорбции и рекомендации рекламы отправились на экскурсию в Иерусалим не в следующем году, как говорилось после четвёртой рюмки, а уже.
И сегодня Лиля и Миля едут к Стене Плача, чтобы сообщить Всевышнему, что они из Российской временной оседлости вернулись обратно навсегда.
Первая остановка автобуса была около музея танков разных стран и эпох, нашедших своё успокоение на Святой Земле. Раньше они стреляли, а теперь на солнечной поляне отмаливают грехи людей, которые в них прежде сидели.
Затем туристы посетили монастырь Молчальников. Всем, особенно мужчинам в возрасте, понравился образ жизни монахов. Их молчаливый консенсус неплохо было бы перенять в Кнессете, чтобы в стране воцарился политический покой.
И вот, наконец, Котель — Стена Плача, величественная каменная кладка, круговая охрана, таможенный досмотр, широкая площадь у подножия Храмовой горы, множество людей в чёрных костюмах и шляпах.
Супруги разделились и направились к разным участкам древней святыни. Беда была в том, что они не договорились и не согласовали между собой просьбы ко Всевышнему. Говорят, что муж и жена — неразрывное целое, первичная социальная ячейка, и что жена не может в суде свидетельствовать за мужа, а только против. Однако, подходя с трепетом к Стене, каждый из них думал о своём. Волнения мешали собраться, мысли путались, как у ошеломлённого человека перед джином, только что выпрыгнувшим из открытой бутылки. В глазах вспыхивали картинки прошлого, которые давно следовало забыть и совсем неуместные в этой ситуации.
Миля неожиданно для себя начал рассказывать о наиболее интересных случаях своей жизни, заговорил о работе в Союзе. Потом пожаловался, что здесь ему жарко. Он говорил, разумеется, по-русски, но у него возникли сомнения относительно правильного перевода ангелами его слов на иврит. Он вспомнил, что сегодня перед ответственной, важной судьбоносной поездкой плохо позавтракал и сейчас стоит перед Святой стеной голодным. Не просить же у Бога здесь небесного мана. Во-первых стыдно, во-вторых, нет тарелки и ложки. Тогда Миля решил подумать о других полезных советах Торы. Но в голову лезли то ли перепела, то ли жаренные цыплята, выданные пайками евреям при Исходе из Египта. Если это полуфабрикаты, то разогревать тут негде.
Вдруг перед глазами возникла Фаня из соседнего двора. Она такие котлеты делала — на всю улицу пахло. Миля почувствовал, что ни о чём другом сейчас думать не может и огорчённый отошёл от Стены.
Лиля благодарила Бога, что в Израиле тепло, нет гололёда и зимой отсутствует отопление квартир, которое на их бывшей родине почему-то в самый сильный мороз обычно отключалось. Денег просить здесь нельзя, это место — не Битуах Леуми (Социальная защита). Она говорила себе: надо сосредоточиться и вспомнить, что когда-то много чего хотелось, чтобы теперь всё это вновь пожелать. Лиля попросила Всевышнего помочь ей в таком деле. И сразу в памяти оживилась очень неприятная сцена на коммунальной кухне с её участием. Она сердито посмотрела на камни и спросила: «А что, о приятном нельзя?» Лиля подождала, прислушалась и поняла, что сеанс связи уже окончен.
— Эх, надо было обо всём лучше спокойно написать дома и оставить в Стене записку. Ну, что же, в другой раз. Лиля сказала: «Амен» и уступила место женщине, ожидающей очереди, как на почте.
— Да, нельзя у Бога просить слишком много и разное, причём раздельно с мужем, чтобы ставить Его в противоречивый и несуразный тупик.
— Миля, почему ты опускаешь глаза? Ты чем-то смущён? Что ты просил?
— Я был голоден, взволнован, растерян и не знал о чём говорить.
— Вот как? Быстро вернись к Стене и попроси: пусть хотя бы хозяин снизит нам цену аренды квартиры.
— Лиля, там наверху, как правило, не спешат удовлетворять всякие глупые прихоти. Если бы ангелы быстрей поворачивались, у нас с арабами не было бы конфликтов.
— Почему прихоть? Для нас это важно. Иди, ты успеешь всё передать. Только не шепчи, говори вежливо и отчётливо.
— Лиля, понимаешь, я не уверен знают ли ангелы русский язык. Я забыл спросить у нашего раввина нужен ли у Стены переводчик. И потом, если ты хорошо знаешь, как надо разговаривать, пойди сама. Когда ты хочешь, можешь быть очень убедительной.
— Нет уж, иди сам. У вас, мужчин, участок Стены больше, а мне опять придётся долго стоять в очереди.
— Ладно, успокойся, не гневи Бога, мы ведь находимся совсем близко от Стены. Но в мужской её части тоже молится очень много людей. Как ты думаешь, каждый из них услышан?
— Конечно, ты же не перед телевизором, в который сказать ничего нельзя. Там один говорит, а все слушают, здесь наоборот. Хватит отговорок. Не стой, как памятник.
Миля покорно вернулся, постоял, подумал, поглядел наверх. Ему стыдно было просить о такой мелочи. Перед Вечностью, заключённой в каменных блоках, истёртых от прикосновения миллионов рук, так поступать нельзя. Он горько вздохнул и тихо сказал:
— Ты должен меня понять.
Домой туристы возвращались уставшие и умиротворённые. В автобусе пели русские и украинские песни.
НА СКАМЕЙКЕ
Ну до чего у нас в Израиле любят поговорить. Говорят все, говорят всегда, говорят везде: на улице, в автобусе, в автомобиле, в магазине, в театре, под проливным дождём и на обжигающем солнце. Если человек идёт один по улице, кричит и размахивает руками, он не сумасшедший. Просто, он спокойно разговаривает по телефону.
Каждый третий держит свой смартфон, как оружие. Каждый пятый не отрывает его от уха даже при переходе улицы.
Телефонный разговор — великолепная возможность выплеснуть наружу всё, что хочется, с удовольствием вслушиваясь в звуки собственного голоса. При этом собеседники изъясняются так громко и страстно, что их слышат все прохожие. Вообще, совершенно не важно, что говорит один и что отвечает ему другой, они могут даже не слушать друг друга. Так они общаются.
Вот, на скамейке сидит пожилой человек. У него зазвонил телефон. Незнакомый голос по громкой связи спросил:
— Алло, это купат холим(поликлиника)?
— Нет, это аллея на бульваре.
— На каком бульваре?
— Над морем. Я там сижу на скамейке.
— Но мне надо записаться на приём к врачу, а на бумажке указан этот номер.
–Я не практикую. Я — бухгалтер. Покойная мама хотела, чтобы я поступил в медицинский институт, но евреев туда категорически не принимали. Пришлось идти в институт народного хозяйства. А что закончили вы?
— Я — пенсионер. Это звание евреям иметь не запрещалось. Здесь, конечно, мне теперь одиноко. Как же всё-таки записаться к врачу?
— Надо пойти в поликлинику, найти регистратуру, там вас запишут, укажут когда и куда потом прийти.
— Это я знаю, но в такую жару?
— Как я вас понимаю. А зачем вам врач? У вас что-нибудь болит?
— Пока нет, но это не исключено.
— Тогда пойдите лучше на концерт. Приехали акробаты, которые теперь поют. Они привезли новые песни. Музыка тоже полезна для здоровья.
— Слушайте, акробаты разве поют?
— Может быть, и нет, но сейчас модно прыгать с песнями, а скакать они умеют.
— Разве не проще посмотреть их в телевизоре?
— Но в телевизоре будет больше рекламы сковородок с двумя ручками или чайников с двумя носиками. Уважаемый коллега, зачем вам детально разбираться в бронекастрюлях, небьющихся чашках, самомоющихся тарелках? Я думаю, нам этого уже не понять. Идите на концерт и получайте удовольствие.
— Спасибо за совет. А вам к врачу не надо? А то могли бы заодно записать и меня.
— Зачем? В театре работают кондиционеры, и вполне прохладно.
— И, правда, наверное, стоит развлечься там, чем сидеть в коридоре в очереди перед кабинетом, а потом выслушивать известные нудные наставления доктора. Решено! Иду на гастроли.
— Адони (Господин), вы меня таки уговорили. Я тоже пойду к врачу.
— Как? Вы же не хотели сначала. Идите, как только что предлагали, со мной на концерт.
— Куда?
— На этот поющий балет.
— Да я терпеть не могу современную музыку.
— Напрасно, вы же только что сказали, на них стоит посмотреть. Возможно, получим незабываемое впечатление. Это же нестандартный репертуар.
— Ну ладно, убедили, согласен. А как мы там узнаем друг друга?
— О, очень просто. Мы так долго беседовали, что это совсем не составит большого труда. Шалом!
В ОБУВНОМ МАГАЗИНЕ
В небольшом городе на центральной улице есть маленький магазин обуви. Работает там парень лет сорока. Он и продавец, и кассир, и вечером после работы сам убирает. Да ещё и поёт. Кстати, поёт без микрофона не хуже некоторых эстрадных певцов.
Пожилая супружеская пара остановилась у витрины магазина.
— Смотри, — говорит муж, — хорошие летние туфли. Я давно такие хотел.
— Давай зайдём и купим, — отвечает жена.
Сняли с витрины туфель — там всегда выставлен только один. Продавец идёт им навстречу, широко улыбаясь.
— Сколько стоит? — спрашивают они.
— У нас сначала меряют, потом узнают цену, — всё так же улыбается парень.
— Другой бы спорил, а я согласен, — в ответ рассмеялся покупатель.
Они входят в магазин. Муж садится, примеряет, идёт к кассе и протягивает туфель продавцу.
— Отлично. Беру. Так сколько стоят?
— Триста пятьдесят, — отвечает парень, доставая второй туфель.
— Ну, это ты уж слишком, — пожимает плечами мужчина. — Столько эти туфли не стоят.
— Тогда двести пятьдесят, — ещё шире улыбается продавец.
— Совсем другое дело, — соглашается женщина и достаёт кошелёк.
И тут происходит конфуз — денег на покупку нехватает.
— Извини, — муж смущённо отодвигает туфли. –Двухсот пятидесяти шекелей у нас нет.
— А сколько есть?
Жена вытряхивает содержимое кошелька на прилавок. Дружно считают. Вместе с мелочью набирается ровно сто девяносто.
— Достаточно, — приветливо говорит парень. Собирает рассыпанные по прилавку деньги и снова придвигает туфли к мужу. Затем он складывает покупку в пакет, провожает их до самой двери и говорит на русском: «Носи их на здоровье, саба!».
Супруги выходим на улицу. Вслед им звучит песня.
— Как-то неловко, — говорит муж, — туфли, наверно, стоят дороже.
— Ничего, этот мальчик не останется в убытке.
— Какие хорошие туфли, — слышен чей-то голос за их спиной. Они останавливаются, прислушиваются.
— Плати двести пятьдесят и бери, — говорит продавец.
— Как двести пятьдесят? — возмущённо кричит покупатель. — Ты же вчера, когда я проходил мимо и спросил, сказал: «Сто»?
— Но это цена за один туфель, а ты покупаешь пару, — спокойно отвечает продавец.
— Тогда должно быть двести. Ты что считать не умеешь?
— Считать я умею, — голос парня всё так же невозмутим и спокоен.
— Просто на один левый туфель положена скидка.
— Видишь, что я говорила? — веселится жена. — Зря ты расстроился. Наш парень умеет торговать.
Они шли по залитой солнцем улице. За спиной у них снова звучала песня. Значит, продажа завершилась успешно.
Вот такой наш Израиль — весёлый, немножко авантюрный и всё-таки добрый.
